Город как мост

Сначала очень личное... Во Львов (как, кстати, и в Прагу) я впервые попал не очень давно, лет пятнадцать тому назад – в любом случае, уже после Независимости. До тех пор... стеснялся. Казалось, что в качестве туриста меня там будут воспринимать как представителя «большого и могучего Советского Союза», которым я сам никоим образом не чувствовал себя. Невзирая на очевидную невротичность такого поведения, в нем можно увидеть отражение той символической функции, которую город выполнял в сознании более-менее типичного надднепрянца, почти лишенного украинской идентичности, но зато нагруженного идентичностью имперской.

Львов для нас был, во-первых, очагом морального и культурно-лингвистического сопротивления (первое - беспрекословно со знаком «плюс», второе - в зависимости от субъекта рефлексии). Во-вторых, закордоньем, «заграницей» (у россиян, кстати, ту же функцию выполняли совсем чужие Рига, Вильнюс и Таллинн, тогда еще с одним «н»). Заграница, в свою очередь, виделась как место, где пьют не портвейн, стоя в подъезде, а кофе с коньяком, сидя в кофейне. Кажется, другие признаки иностранной жизни мы не представляли, потому что не требовалось.

Безусловно, мы идеализировали Львов: его «закордонность», его «западность», его «культурность», но нас можно понять: критерии были слишком неопределенны и неуверенны. Хотя, с другой стороны, здесь еще оставались люди, которые не просто когда-то были за кодоном (как передовик производства по профсоюзной путевке в Болгарии), а жили за рубежом, и не две недели, а какую-то часть предыдущей жизни.

Главным, конечно, было другое: во Львове действительно говорили по-украински - не на колхозном рынке, не на филологическом факультете пединститута, не в Союзе писателей, а везде - на улице, в магазине, на почте. В шестидесятых, особенно в семидесятых, украинский язык на Левобережье имел полуудивленное, полувиноватое лицо, будто извинялась, что он до сих пор не скончался естественным путем. Само по себе понимание того, что есть в Украинской Советской Социалистической Республике места, где украинский не теплится, не защищается, а полноценно существует, без комплексов и даже лишних рефлексий, вызывало страшный респект даже в упорных москвоцентристов. И в этом восторге от Львова мы, кажется, не преувеличивали.

В одном мы, бесспорно, не ошибались: энергетика города была (и осталась) безумной и взрывной, ее и до сих пор хватает на всю страну, невзирая на естественное истощение в результате оттока человеческих ресурсов. В полной мере мы ее почувствовали в конце восьмидесятых. Еще находился у руля Щербицкий, еще секретарь ЦК по идеологии Леонид Кравчук читал партактиву лекции о заграничных подрывных центрах (сам слышал собственными ушами, хотя и не был в партии), а во Львове ветераны и молодежь откровенно готовились к независимости. Экзотическое предположение: не исключаю, что на фоне опьянения от свободы так называемой «перестройки», если бы коммунистическая реакция в СССР опять победила, патриотически настроена часть города, то есть все естественные львовяне, опять направились бы в партизаны-подпольщики.

После же девяносто первого - это уже общее место - столицу Галичины объявили украинскими Пьемонтом. Сказать правду, я бы не преувеличивал исключительный взнос львовян в украинизацию независимой Украины. Конечно, он был неоценимым, этот взнос, но не забываем о выходцах из Ивано-Франковска, Луцка, Полтавы, Николаева или даже Харькова. Значительно более важной для страны и ее культуры в этот исторический момент была символично магическая роль Львова - как раньше, так и позже. Это была сила прецедента, сила примера. Явления-знаки, проекты-знаки, люди-знаки... Львов поставлял Украине газеты и журналистов, роковые фестивали и музыкантов, литературу и писателей, театры и режиссеров. Менее всего он поставлял политиков (самый известный из них, кстати, реализовался в России). Почему? Кстати, это один из центральных вопросов для понимания природы города.

Здесь продуцируются лозунги, идеи, импульсы и герои для их распространения, но не технологии и не менеджеры для их внедрения. Львов - скорее город визионеров, мечтателей, а не практических трансформаторов жизни. По крайней мере, до сих пор не это было его ключевой компетенцией.

Остается ограничиться формулой: «Львов - интеллектуальный или культурный центр Украины (основной или альтернативный)». Но такая простая констатация была бы недопустимым упрощением. В действительности, в позиции города есть как своя сила, так и своя слабость. Львов является абсолютно самодостаточным, он это чувствует, он не имеет потребности в какой-то подпитке со стороны, разве что с западного направления. В то же время он ощутимо претендует на то, чтоб остальная страна его наследовала. Иначе говоря, так или иначе, он хочет, чтоб остальная Украина стала рано или поздно Львовом. Эта утопия является очень уязвимой, однако, в каком-то смысле производительной. Без подсознательной, но твердой веры в то, что это когда-то должно бы произойти, город бы увял.

Что касается подпитки, то постоянная ментальная ориентация львовян на Польшу - в какой-то степени странный феномен. Он вынуждает задуматься о природе человеческой памяти, ведь объектом ностальгии является социум, где украинцы de facto были не наиболее привилегированным  слоем, как утраченный рай его можно вспоминать только по контрасту с прелестями советской оккупации. Но такая духовная эволюция в то же время говорит о зрелости Львова как среды, его открытости и наследственной толерантности, ведь перечень взаимных обвинений и претензий до недавнего времени было не так легко «обнулить». Возможно, кстати, нынешняя открытость к Польше является благородным отзывом на аналогичный импульс из-за западной границы: в лице нынешних поляков, по крайней мере, их образованного класса, мы имеем убежденного защитника наших интересов и репутации в Европе.

Собственно, это загадка всех полисов с длинной историей: где те хромосомы, тот носитель информации, который транслирует культурные сигналы сквозь поколения? Гипотеза прямого наследования здесь не срабатывает, ведь значительная часть населения - львовяне во втором - максимум третьем поколении, которые заместили собой высланных или репрессированных после войны поляков (а также замученных во время и после войны городских украинцев).

Впрочем, комплекс иноязычного города внутри автохтонной провинции пришлось преодолевать многим центрам цивилизации. Полтораста лет тому назад Прага и Рига разговаривали по-немецки. Тбилиси - по-армянски. Вильнюс - и, да, да, Киев! - по-польски... Между прочим, именно из этих соображений в 1834 году по приказу Николая ІІ было синхронно закрыт Виленский университет и открыт Киевский - как форпост русификации «Юго-Западного края».

Сами львовяне постоянно жалуются на то, что в городе слишком большая доля, как они сами позволяют себе неполиткорректно высказываться, «рогулів». По моему мнению, это свидетельство определенного невроза, завышенных требований к себе, ведь от «нашествия варваров» страдает любой большой город везде в мире. Проблема не в «тонкости прослойки», а в ее структурированности, способности оперировать в существующих условиях.

Слабость Львова в том, что он не продуцирует образов жизни, точнее, его образы жизни не приживаются на новом месте. Однако внутри наблюдается удивительная активность, во всяком случае, в рамках определенных ячеек. Их нужно лелеять, ими стоит гордиться. Во Львов полезно появляться регулярно на «подзарядку аккумуляторов», нейтрализуя лишний пафос богомолья жизнерадостным употреблениям алкоголя в достойном обществе.

Иначе говоря, миссия Львова - быть переводчиком, транслятором, мостом между Западом и Востоком (то есть, остальной страной), между прошлым и будущим, формируя и формулируя контексты, которые не могут родиться где-то в другом месте.

Справка ZAXID.NET

Юрий Макаров - родился 1955 году в Болгарии в семье эмигрантов из России.

С 1961 года живет в Киеве.

Окончил Киевский государственный университет им. Т.Г.Шевченко в 1977 году.

Преподавал французский язык в Киевской консерватории, был корреспондентом и обозревателем Радиотелеграфного агентства Украины (РАТАУ), редактором на Киевской киностудии научно-популярных фильмов.

Режиссер нескольких документальных лент.

С 1995 года работает на «Студии «1+1».

В 1997 году, как автор программы «Телемания»,  получил премию Телевизионной академии Украины «Золотая Эра» в номинации «Наилучшая культурно-историческая программа».

С 1998 года занимает должность главного редактора телерадиокомпании «Студия «1+1».

В 1999 году избранный действительным членом Телевизионной академии Украины.

Перевод с украинского - Александр Хохулин