Дежавю

Меня они всегда поражали. Сегодня тоже вызывают уважение. Люди, вернее мужчины, которые играют в шахматы на улице, в парке на скамьях, в центре Львова на «стометровке». Эти пришельцы из эпохи черно-белых телевизоров и виниловых пластинок.

Те, которые помнят, когда за доллар давали три рубля, или пять лет. Последние динозавры из эпохи больших «инженеров», когда Львов еще не был городом рантье, турагентств, нотариальных контор, базаров и мертвых заводов. Шахматы, невзирая на всю вульгарность этого выражения, имеют вид серьезной интеллектуальной игры. (В какой-то мере это касается и карт, домино, го, шашек и лото надежды.) Играя в шахи, они забываются, едут назад, в прошлое. Не обязательно честное, хорошее, верное и сытое, но обязательно такое, где их слово имело вес, их мысль, их знания, их труд ценились. Там давно, в те времена, когда они были молодыми. Музыка и книги еще напоминают о том времени. Они держатся за свою музыку и свои книжки. Их прошлое, их Львов всегда с ними. Их поколение, их длинные улицы, наполненные шумом толпы, автомобили, которых так мало, элегантная одежда, язык, женщины.

Покойник Лем когда-то сказал, что его Львова нет, поэтому возвращаться ему некуда. То есть нет, стены остались, но люди ушли, те, которые создавали его мир, его Львов. Те люди ушли за перевал времени. Кондитерская Залевского (магазин «Свиточ», бар «шоколадка»), то есть помещение, где они были, есть, его не зацепила война и время, но воспроизвести кондитерскую в принципе невозможно, потому что невозможно воспроизвести тот Львов времен Залевского.

Во времена, когда эти немолодые люди были молодыми, во Львове не было кафе Дежавю и моды на прошлое. Настоящее время доминировало в реальности. Ежедневной и будничной. Во Львов тогда ехали за цветными телевизорами «Электрон». Иностранные студенты, все как один, мечтали и делали все, чтобы вывезти из Львова хотя бы один «пал секам с корейской трубкой». Да, рынок был не заполнен японско-корейским чудом, но были свои «Березки», «Рубины», «Шилялисы»... Во времена Залевского не было Макдональдса, но были конкуренты. Львов славился своим шоколадом «Свиточ». Привезти из Львова «Свиточ» - это было так же обязательно, как привезти из Киева киевский торт. Добавляйте к этому львовские автобусы, например «Турист», проигрыватели завода телеграфной аппаратуры, кинескопы и микросхемы, микроприборы и измерительную технику, кофеварки и кофемолки, химреактивы, лекарства, пиво, водку, колбасу, хлеб и дрожжи...

Прошлое - оно было цветным не так, как на фотографии, более интересным, более глубоким, более страшным и более веселым. Люди и тогда любили «музейную» посуду, интерьер, старую керамику, колокола, архитектуру. И тогда собирали модели автомобилей, иконы, живопись, марки, монеты. Стены помещений были завешены фотографиями. Бесконечно блуждая в коридорах памяти, люди и тогда пытались красиво стареть, ведя дневники, не думая, что скоро оркестр заиграет черное танго и почта принесет билет в страну духов.

Им не нужно идти в кафе, чтобы осознать, что «их» мира уже нет. Возможно, никогда и не было. Ламповый «Электрон», джинсовый костюм, туфли «докеры»... В 1963-ом даже джинсы еще называли «техасами». Ностальгия, в которой всегда по-доброму грустно. Горькое понимание, что они были молодыми и нужными, этого уже не вернешь. Города, который работал, нет. Город, который не был погружен в прошлое, потому что у него было сегодняшнее и они были его участниками, его творцами, исчез. Они, которые ежедневно руками, умом знаниями, приумножая его богатства, создавая, а не только торгуя или любуясь ими, еще живут, но их города уже нет. И не потому, что они выпали из настоящего. Не все, но большинство. «Теперешнего» стало меньше, очень мало, победило прошлое.

Нестерпимое желание увидеть другой Львов никуда не исчезло, оно есть. Бесконечные приливы клинической депрессии от осознания собственной ненадобности. Наглость и примитив рекламы. Желание всех стать менеджерами и адвокатами, но никак не инженерами-конструкторами. Побег назад. Там, где остался музыкальный центр, коллекция записей и книжки, письма. Поставить на проигрыватель что-то тихое и печальное, налить коньяк и почитать ее письма. Тишина квартиры, теснота кухни, книжки и музыка.

Дома она звучала иначе. Зима. Воздух в парке холоден и чист.

И поздно. Старый. Пусть будет так. Завтра новая партия. Жизнь продолжается.

Перевод с украинского - Александр Хохулин

Фото с сайта lvov-emmigrant.sitecity.ru