Львов рустикальный – 1

От самого начала внимательно слежу за развитием дискуссии о тождественности Львова на ZAXID.NET. И должна признать, что бесконечно повторяемые в разных текстах тезисы о селе как угрозе для Львова сначала удивляли, а впоследствии успели таки сильно меня «достать».

Вот разве что у Юрка Прохаська () прозвучала человеческая нотка: не цепляем ярлыки на людей, дадим возможность этим новым гражданам стать полноправными гражданами Города, поможем им, наконец... Да еще Майкл в своем тексте () отстаивает «крестьян», спрашивая: и в самом ли деле население Львова к середине ХХ века состояло из одних лишь адвокатов, профессоров, врачей, художников и так далее.

Зато другие авторы сделали из села такой себе концепт (конечно, негативный) для противопоставления «городу». Последней каплей стала оппозиция «город - пустыня» в тексте Игоря Клеха (). Выходит, все, что содержится за «околом» города, надлежит считать пустыней в смысле культуры и наибольшей угрозой для последней.

«Бей своих, чтобы чужие боялись...»

Немало усердных защитников «урбанистической культуры» рекрутируется как раз из тех, кто сами происходят из села, однако во Львове провели уже несколько десятилетий. И здесь применяется на удивление простая схема: эталоном овладения городской культуры в целом и львовской в частности эти адепты урбанизма считают... конечно, себя. В этот эталон, понятно, ни за что не может войти то, что не принято для них самих, что не вмещается в их систему координат.

В какой-то момент меня просто разобрало любопытство: почему же эти защитники городской культуры так боятся всех, для кого вживление в тело города только  начинается? Не потому ли, часом, что напуганы возможностью встретиться с собой вчерашними?.. Конечно, процесс перехода из одного социального состояния в другое всегда непростой. Это требует много духовных и интеллектуальных сил, подчас - кардинального изменения способа мышления и существования. Из-за этого люди временами предпочитают не вспоминать себя такими, какими были раньше... Этим-то и «стреляют на опережение» по «рустикалам», которые идут за ними.

По-видимому, здесь приобщается и возрастной критерий: новые львовяне, которые приходят в город теперь, очевидно, не могут пользоваться рецептами, которые произвели те, которые, по их собственному убеждению, сами составляют самый «чистый» эталон городской культуры. Вероятно, социальные психологи (если такие у нас есть...) больше знают об этих вещах. Я лишь хотела отметить проблему, потому что могу подтвердить, что в средах, где кучкуются эти защитники урбанистической культуры, имеется существенная разница между дискурсом публичным и внутренним.

Нечего и говорить, что подобные «треносы на погибель львовской урбанистики» не владеют никакими инструментами или определениями: кого надлежит считать рустикалами (то есть врагами - но почему непременно врагами?.. - урбанистической культуры) и что с ними делать - может, обустраивать какие-то «рустикальные гетто»? Не знаю как кто, а я не вижу здесь ничего, кроме отчуждения, порожденного собственной неуверенностью.

Все таки город владеет колоссальным интеграционным потенциалом. Он в корне изменяет жизнь людей, которые в него попали. В конечном итоге, овладение соответствующими формами городской жизни, как и вхождение в определенные среды всегда было, есть и будет делом личным. Кому удается больше, кому-то меньше. Но нельзя от самого начала кому-то отказывать в возможности попробовать только на основании сельского происхождения. В конечном итоге, город имеет свои критерии успешной интеграции в него - то ли формально-институционные, то ли неформально-этические. Если проще, то не существует отдельных критериев для «городских» и «сельских» в конкурсах на замещение вакантной должности в академической институции или в коммерческой структуре. Во внимание принимается лишь профессиональный уровень кандидата, которого нужно достичь без оглядки на происхождение. Так же все, кто претендуют на моральный авторитет в определенной среде, должны в первую очередь заботиться о гармонии своего внутреннего и внешнего дискурса, а не изымать из города тех, которые хотя бы в чем-то на создателей этого дискурса не похожи.

Примечательно, что из всех определений города здесь выбирают топографически ограничительный, «окольный» критерий. Все, что содержится за «околом» (городскими стенами, валами, рвами или городским кольцом), - есть негородом. Конечно, каждый город начинался с какого-то центра - замка, крепости, церкви, костела и так далее - однако в дальнейшем он таки «простирался», выходил за свои стены, преодолевал пределы, добывал новые земли. Потому что то, что себя отгораживает стеной от остального мира и замыкается, не имеет шансов на продолжение и развитие. Зато пространство, замкнутое в «околы», легче «рассортировать», разложить «по полочкам». Это, кажется, имеет самое большое значение для адептов «окольной» философии, которые таким способом становятся единственными его классификаторами-контролерами...

Тем более странно читать такие вещи сегодня, когда существует Интернет, который не знает никаких «окольных» ограничений...

«Цивилизаторы» и «варвары»

Еще интереснее получается, когда к моментам социальным добавляется национальный фактор. Скажем, в тексте Григория Комского «Тени теней» (https://www.ji.lviv.ua/n29texts/komsky2.htm), размещенном во «львовском» номере журнала «Ї», читаем: «В средине 70-х пришли совершенно новые люди. Пришли из окрестных сёл, чтобы получить городскую прописку. Жильцов они ненавидели классовой ненавистью люмпенов: жильцы занимали вышележащие этажи, а наши герои ютились в полуподвалах. У жильцов была собственность и непрозреваемый, что и раздражало, уклад жизни. Они все время, неизвестно куда, то уходили, то возвращались и, переодевшись, вновь исчезали. Жильцы были горожанами и неохотно разделяли плохо артикулированные и, нередко, агрессивные философские дискурсы неофитов. Между ними пролегала труднопреодолимая черта представлений о способах жизни. Горожанин защищал неприкосновенность частной жизни, в то время как бывший селянин привык всё о соседях знать, незнание или, пуще того, тайна были для него невыносимы»... и так далее

Не стану комментировать, кто и на каких основаниях стал занимать в послевоенные годы «вышележащие этажи». Оставим также на совести автора употребления определения «люмпен» в отношении к выходцам из подльвовских сел: даже после принудительной коллективизации люди имели огороды, на которых выращивали все то, что во времена сплошного дефицита и пустых магазинов покупали на львовских рынках, в том числе и те самые обитатели «вышележащих этажей». Но уважение к человеческому труду и собственности никогда не была добродетелью той системы, которая наперегонки экспроприировала «вышележащие этажи», «раскулачивала» тех же крестьян, очевидно, мечтая окончательно превратить их в управляемый люмпен.

Не подлежит ни наименьшему сомнению, что Григорий Комский как раз себя и среду, к которой принадлежал, «с полным правом» считает «оплотом» львовской культуры... перед нашествием «села». Даже то, что новым обитателям приходится «ютиться в полуподвалах», он, конечно, считает полностью нормальным - а на что еще должны претендовать «чужестранцы», «понаехавшие» «из окрестных сел»?..

Опять же, урбанистический идеал Игоря Клеха, увиденный после побега из «деурбанизированного» Львова, выглядит так: «На всех платформах и перронах Подмосковья и Москвы прогуливались наряды с автоматами за плечом или на груди. Но метро работало, как часы, в кранах была вода, и все кругом разговаривали по-русски» (курсив мой - Н.Р.).

Без комментариев, как говорится...

В обоих текстах образ нового горожанина - это пугало для всех культурных людей. «Нелюбовь, активная неприязнь, даже ненависть к городу - печальный факт самочувствия многих запоздалых выходцев из села», - пишет Игорь Клех в «Деурбанизации». Ему вторит Комский. Описывая все «прелести» городской жизни, доступные «по праву» ему и его единомышленникам, - театры, кофейни, библиотеки, учеба в университете, прогулки по городу и так далее - он далее утверждает: «Такая чрезмерная расточительность и разнообразие форм времяпрепровождения были незнакомы, неприятны, чужды и, в силу целого ряда причин, в т. ч. и материальных (курсив мой - Н. Р.), недоступны новому львовянину. Это злило его и он вослед шипел что-то матом». Начнем из «запоздалых выходцев из села», учебы в университете и - «целого ряда причин», из-за которых доступ к учебе и другим формам самореализации в городе был открыт далеко не для всех (в конечном итоге, г. Комский считает это полностью нормальным...) Приведу пример, как это происходило у моей ближайшей родни. Младший брат моей бабки был расстрелян в 1944-ом «при попытке к бегству» практически сразу после прибытия этапом в концлагерь в Коми АССР, когда ему едва исполнилось восемнадцать. Мой родной дядя за участие в диссидентских акциях был исключен из Львовского университета в мае 1966 года (за какой-то месяц до окончания...) с «ритуальной» формулировкой: «...за поведение, порочащее звание советского студента»... Поэтому мой университетский диплом, полученный в 1991-ом, стал (формально) первым совсем не потому, что в семье недоставало любителей учиться... (Не переоцениваю здесь роль своей семьи, и не отгораживаюсь от понимания, что многие мои соотечественники таки получали образование в те времена. Идет речь  о том, что определенные сегменты действительности просто исключены (вытеснены) из текстов цитируемых мной авторов. Словно ничего этого не существовало. Такой себе эффект параллельного мира...)

Второе. Не стану здесь напоминать, откуда у нас и в других языках (например, польском) взялся мат - из какой урбанизированной культуры... Не буду также «развенчивать» карикатурный образ «крестьянина», так единодушно изображенный в обоих текстах. По моему убеждению, идет речь просто о том, что и я, и вся моя семья, с официальными дипломами или без них, все же остаемся для этих защитников львовской урбанистики «варварами»... потому что принадлежим к другой культуре... которой эти авторы предпочитают не замечать... В той урбанистической концепции нас НЕ СУЩЕСТВУЕТ... Как пишет Клех в начале, за околицей города начинается... пустыня.

Согласно этим визиям, утверждение «правильной» урбанистичности возможно разве при полном исключении из нее культуры украинской. В угоду этому тезису оба автора, словно заклинание, знай повторяют о замечательной - европейской! - архитектуре города, его славном европейском прошлое - и о том, что нынешние его хозяева никоим образом этой архитектуре «не подходят»... потому что - «варвары»: «В «перестройку» я отчего-то прекраснодушно был уверен, что архитектура переварит нашествие очередных варваров - не сразу, но переварит. Теперь у меня уже нет в этом уверенности - осталась только надежда», - пишет Клех в «Деурбанизации». «Львов был европейским, потому что его построили европейцы. Для, того чтобы снова сделать его таковым, мы должны сами сделаться европейцами. С грустью отмечу, что сейчас не вижу к этому никаких объективных предпосылок - ни внешних, ни внутренних. Нужно, вероятно, поставить новый диагноз и попробовать другое лекарство», - советует Комский в «Тенях теней», писаных в 2003 году в Гейдельберге.

Интересно, что имеет в виду автор под «вторым лекарством»? И что нужно вылечить? То, что здесь не все «разговаривают по-русски»?.. И не то ли, что для этого нет «никаких объективных предпосылок», вызывает у обоих авторов такие катастрофические видения города?..

Конечно, в этих «голливудских» (или «мосфильмовских»?..) описаниях наступления на город «сельской орды» вы ни за что не найдете упоминания о тех, которых в тех же 50-70-х выгоняли из ВУЗов, арестовывали и отправляли в концлагеря, или о том, как в товарняках вывозили семьи греко-католических священников-«неподписантов» или «пособников бандформирований». Такие варианты «деурбанизации» остаются полностью за «околом» внимания упомянутых авторов. Неуютно в этом городе они стали чувствовать себя только в конце 80-х - в начале 90-х. По этой причине напрасно искать в их текстах и понимания, что именно в 50-80-х во Львов из сел пришли те носители украинской культуры, которые в настоящий момент являются его визиткой. В конечном итоге, имею сомнения, чтобы цитируемые авторы вообще кого-то хотели и могли идентифицировать из той «темной массы»: названные дальше фамилии могут и в самом деле ничего им не говорить. Кого же потом следует заклеймить за сельское происхождение: переводчика Андрея Содомору? Профессора Ярослава Грицака? Проректора Марию Зубрицкую? Многолетнего ректора, а теперь министра Ивана Вакарчука? Директора «Свичада» Богдана Трояновского? Директора Института Истории Церкви Олега Турия? А может, это я, появляясь в центре Львова, должна  чувствовать себя «захватчиком из пустыни»?..

Понятно, что этот образ враждебного («варварского») окружения был порожден национально-освободительными соревнованиями послевоенного периода. Если город еще можно было контролировать, то в селах и в самом деле земля горела под ногами...

Мало того, согласно таким «урбанистическим концепциям», исключению из городской жизни подлежат не только определенные группы граждан (по происхождению и принадлежности к другой, чем авторы, культуре), но и определенные районы, которые появились тогда, когда именно представители культуры, к которой те авторы принадлежат, были хозяевами города. Причем изымаются «генерально» - вместе со всеми обитателями... Независимо от того, чем эти обитатели занимаются, как ведут себя, что думают... «Чего стоит один только Сыхив, этот Анти-Львов, застивший и задавивший собой все, что оставалось еще в городе европейского», - пишет Комский. То есть обитатель Сихова, в принципе, не может быть «европейским»... Ладно, а кто проектировал и строил дома, подобные сиховским, во всех городах покойного Союза? Думаю, не ошибусь, если скажу, что единственный их взнос в культуру того периода заключался в том, что эта безликость стала темой комедии «Ирония судьбы...». Опять-таки, недобрая слава Сихова как района совсем не приспособленного к жизни, рождалась в конце 80-х - в начале 90-х, когда были проблемы и с инфраструктурой, и с коммуникацией. С тех пор там тоже кое-что изменилось.

И еще одно: хотя и не отрицаю, что с личной культурой определенных обитателей таки бывают проблемы (правда, неведомо, можно ли этих обитателей локализовать в каком-то из конкретных районов - на Сихове или Левандовке, например), и, поскольку в обоих текстах много говорится о привычке «крестьян» везде мусорить и все уничтожать - могу разве заверить, что и теперешний Сихов, и околица вблизи автовокзала, где часто бываю, таки чище, чем некоторые участки Берлина (и даже не слишком окраинные). А на площади Рынок мне еще никогда не случалось наступать на использованные шприцы... как на славном берлинском Александер-пляц.

Перевод с украинского - Александр Хохулин

Фото с сайта www.vlvov.ru