Белорусское измерение Львова

Львов не только географически находится для белоруса на оси "север-юг", он находится в ином цивилизационном измерении, чем Варшава или Москва - в той самой системе координат, что и Белорусь.

Когда Польшу, Чехию, Словакию, Литву накрыла Шенгенская "волна", белорусы неожиданно открыли для себя Львов. Так бывает иногда с коллегами, которые имеют длинную историю заочного знакомства, активно обмениваются репликами в адрес друг друга в Интернете, а потом внезапно встречаются в своем дворе лицом к лицу, и, таким образом, знакомство происходит заново. Приблизительно так жители "синеокой" (один из эпитетов, активно используемый в белорусских СМИ) вдруг обратили внимание на существование "почти Кракова" или "маленькой Праги" в легко досягаемых пределах, говоря словами героев повести Войновича "Москва 2042", "сыновнего кольца враждебности". Город Льва стал для многих белорусов своеобразной альтернативой Праге, Кракову и даже Вильнюсу, который занимает особое место в белорусском национальном мифотворчестве.

Я не зря упомянул про нашумевший некогда роман-антиутопию Владимира Войновича. Для белоруса, постоянно сверяющего часы по бывшей метрополии и активно использующего советскую (а теперь и российскую) мифологию и ее героев для построения своей, как ему кажется, белорусской (хотя кто докажет ему обратное?) картины мира, Львов - это именно то самое "сыновнее кольцо враждебности". Вторая галицийская столица - Краков, куда белорусы протоптали дорожку довольно давно, "stołeczne królewskie miasto Kraków" с его декларативной польскостью и флагами, на которых огромными буквами написано "мы - культурная столица Польши", всегда был чужим и малопонятным для белоруса. Ближайший европейский город со старинными замками и гипермаркетами. Никакого ощущения исторической общности, невзирая на гробницы выдающихся земляков и героев белорусской истории - короля Ягайлы, его жены Софьи Гольшанской.

Со Львовом дело обстоит иначе. Львов не только географически находится для белоруса на оси "север-юг", он находится в ином цивилизационном измерении, чем Варшава или Москва, вернее сказать, в той самой системе координат, что и Белорусь. Так, по крайней мере, нам кажется. Известное выражение, что для путешественника с Запада Львов - это начало Востока, а для гонца с Востока - крайняя точка западной цивилизации, белорусу представляется не более чем пафосным сотрясанием воздуха, ибо для него на юг от Бреста не может быть другой цивилизации. На Восток от Орши и Витебска может быть по-другому, на Западе - тем более другой мир, Европа. А вот южнее - ну никак. Это уже в генах.

Не стоит искать здесь какие-либо аллюзии с периодами Великого Княжества Литовского или Речи Посполитой двух народов с казацкими войнами, антипольскими или антирусскими восстаниями. Просто все, что находилось в составе СССР, для белоруса "не чужое". Это, кстати, стало любимым словечком белорусских властных элит. "Это же не чужие для нас люди", - восклицает, например, Александр Лукашенко, перед тем, как обрушится на представителей польского меньшинства в Белоруси. "Питер - тоже не чужой для нас город", - еще одна характеристика, звучавшая из его уст и из уст его ближайших соратников. То же самое может сказать практический каждый белорус. Посему и Львов для нас "не чужой", хотя и в непривычных пока нам европейских одёжках, сшитых когда-то в венском ателье "Габсбург и сыновья".

Мультикультурность Львова, бережное отношение к городским традициям, которые берут начало еще во временах Австро-Венгрии, да и вообще сам факт существования давней устойчивой городской субкультуры, разнообразие форм ее проявления большинству белорусов кажется странным, тем более, как я уже говорил, для него Львов (да и вся Украина), находится в той самой цивилизационной плоскости. Наши города в большинстве своём монокультурны, их жители привыкли к другим формам вертикальных и горизонтальных связей. Особенно ярко эти различия видны на примере взаимоотношений власти и горожан. Депутат городского совета или большой городской начальник, решающий текущие рабочие вопросы в кофейне и там же общающийся с избирателями, - это картина не из белорусского городского ландшафта.

Наблюдая за городскими реалиями Львова (Питера, Вильни) белорусы начинают испытывать нестерпимую тягу к формированию чего-то похожего у себя дома. Проблема только в том, что белорус не пытается реконструировать некие забытые традиции, а строит всё заново, потому как твёрдо убеждён - всё то, что происходило у него в городе сто или двести лет назад, не достойно внимания, "Мы наш, мы новый старый мир построим", - вот лозунг белоруса. Снести старое полуветхое здание с двухсотлетней историей, выкинуть старый каминный кафель, поставить на этом месте "что-то в духе того, что было" с использованием всех современных материалов и технологий, а уже после этого начать закладывать традиции, придумывать с нуля, однако выдавая их окружающим за "векавыя здабыткі". Так было до недавнего времени, однако болезнь начинает отступать. И одним из эффективных лекарств является Львов.

Стоит заметить, что европейский камзол для белоруса не главное. Убедить жителя Минска или Гродно в истинной европейскости Львова непросто (надеюсь, хоть сами львовяне в этом не сомневаются). Я бы сказал, практически невозможно, хотя бы по причине внешнего вида галицийской столицы. Тут речь не об архитектуре. Те, кто был в Минске и других белорусских городах, сразу поймут, в чем дело. Еще со времен немецкой оккупации главный критерий принадлежности к Европе для белоруса - это чистота и упорядоченность. Состояние львовских дворов и подъездов в районе площади Рынок может только укрепить представление среднестатистического белоруса о Европе как о царстве господства "шампуни на тротуарах", и, в том, что именно его страна, движется в правильном направлении.

Теперь личные рефлексии. Львов для меня - это, прежде всего, город-борец со своими постколониальными комплексами. За себя, за того парня и за Украину в целом. Я догадывался о существовании этой "невидимой войны" еще до приезда сюда, а когда приехал, то понял - это чистая правда. Догадывался еще дома, в Минске, поскольку мысли о борьбе города и его жителей с имперским прошлым появились после ознакомления с творчеством львовских писателей.

Первой ласточкой стали книги Андруховича. Такого тщательного анализа советской действительности через препарирование себя самого в той действительности будто бы чужого и незнакомого холодного тела я не встречал до этого ни у одного постсоветского литератора. Вообще, львовские авторы (впрочем, как и многие современные украинские авторы) любят исследовать советское прошлое, разрезать его острым скальпелем, нюхать, пробовать на зуб, подносить к огоньку зажигалки, бросать в воду, подкладывать под ножку стола, и всё это для того, чтоб, убедившись в его полной бесполезности для настоящего существования, со спокойным сердцем отправить это прошлое в мусорное ведро.

Бытие самого автора "тогда" становится также предметом исследования, и это бытие для него в момент написания книги - совершенно иное и даже чужеродное состояние. Вот где прекрасные примеры для иллюстрации хайдеггеровского "dasein". Каждый раз, возвращаясь из Львова, я везу с собой что-нибудь из текстов Андруховича, Дереша или Сняданко не только для того, чтобы устроить себе очередные "украинские дни", но и для того, чтобы после прочтения убедиться в правильности своей собственной внутренней борьбы со скелетами из моих старых шкафов и призраками из моего советского прошлого.

Так что я даже немного рад, что Шенген перекрыл для моих земляков возможность наведывания Кракова и Праги, а перенаправил туристический поток в самое сердце Галиции. Бессмысленное и бесчувственное шляние по гипермаркетам и сувенирным магазинчикам типа "тут был Кафка" сменилось для них сеансом терапии последствий колониального прошлого, сопровождаемой, впрочем, многочисленными приятными моментами.

Какие бы дебаты (в том числе на ZAXID.NET) не разворачивались по поводу открытия, скажем, "Жидівської кнайпи" в практически еще советском Минске даже постановка вопроса об открытии ресторана с таким названием (вот он, пресловутый имперский дискурс!) невозможна. Хотя и во Львове я слышал голоса, которые доносились из уважаемых мной изданий, которые ставили под сомнение моральность названия и призывали не "обижать евреев", забывая при этом, что именно так они возвращаются в то самое имперское прошлое, от которого стремились сбежать все послевоенные годы. Белорус, приехав сюда, не только видит, что советское прошлое - это всего лишь прошлое, а не священная корова, и что можно существовать вне его рамок, попрощаться с ним и зарабатывать на этом деньги, как это делают львовяне, приглашая россиянина посетить "бандеровское логово" - "Криївку". "Вечный город" Рим от нас далеко, "вечный город" Львов - одна ночь в поезде. Мы, белорусы, его еще раз открыли и теперь ни на что его не променяем.