1981-й. Хроники ностальгии

Мы открывали Львов буквально, как открывают книгу черно-белых фотографий «Историко-архитектурный заповедник». Серый камень стен и окислившаяся, позеленевшая бронза монументов, черные дыры крыш, калейдоскоп витражей и скрип старых ГДР-овских трамваев.

Рекламу еще не придумали и средневековые дома еще не напоминали свадебный торт с  «лейбой» «Банк». Древние соборы держали свои «богатства» закрытыми. Преобразованные в склады и мебельные магазины, они манили своими полумертвыми фресками и витражами. Больше через покосившиеся заборы, разбитые двери и искалеченные окна было невозможно увидеть. Все остальное добавляло воображение и книжки.

Темный от копоти, никогда не мытый ЖД-вокзал дышал усталостью и отчаянием транзитных пассажиров. В электрички садились на ходу, брали штурмом, порой залезая через окна. На перронах запах пирожков с ливером накладывался на туалетные миазмы, что вместе с постоянным потоком людей создавало впечатление - «вчера была война».

Серые, убогие витрины и вывески «прод-пром-спорттовары», «гастроном», «хлеб», «воды-соки», «пиво», «водочные изделия» не выпадали из образа древнего города. Мы дали им свои имена. «Соки-воды» на Киевской мы называли «Унитаз», пивбар «Мюнхен», бар «Сайгон», ресторан «Барабан», киоск, где наливали пиво, «Кафедра». Только рестораны оставили свои названия девственниками. «Фестивальный», «Интурист»... Позже самую престижную троицу замкнет «Днестр».

Мы были лучше. Лучшие выпускники школ. Лучшие абитуриенты. Худшие отпали, не взяли барьер вступительных экзаменов. Худшие пошли в армию, ПТУ и на завод. Нам сказали - «вы зачислены», мы вышли из аудитории и ошизели. Буквально, когда старшие чуваки из нулевки сказали - «вы жизни не видели, вы в танке не горели», мы поверили. Они выглядели, как танкисты. Когда какой-то «абстрактный летчик» в «Сайгоне» показал нам жетон сбитого американского пилота, мы честно налили ему «Старого Таллина».

Когда тебе 17, ты не можешь объективно оценить реальность. Нужно время, чтобы выветрились идеализм, романтика и вера в собственную исключительность. Цинизм, алкоголизм и разочарование, которое ошибочно называют мудростью, приходят с годами.  

Очереди, дефицит, фильмы о партизанах, политинформации, мыло в форме кирпича с запахом сосен, индийский феномен «Махарани» - это воспринималось без боли. Для нас город был заповедником гениев, которые понимали квантовую механику, и шизофреников из эпохи дирижаблей, которые читали сонеты Шекспира по-английски в пивбаре «Грюндик». Это была резервация - профессора, студенты и просто таланты, которые могли три ночи кряду «расписывать пулю», съесть в заведении стакан и поставить мат лучшему шахматисту первого этажа десятого общежития Политеха. Это было гетто, где  нас ожидали таксисты, милиционеры, бармены, официанты, алкоголики и фарцовщики. По улицам гуляли олимпийские чемпионы, шахматисты, оперные девы, виртуозы скрипки и рапиры.

Мы выходили из общежитий, где на кроватях лежали пьяные русские, по коридорам бродили живые монголы, а на кухне встречались озабоченные поляки. Мы слушали кубинцев, которые рассказывали анекдоты о коменданте и пили водку с мадьярами. Это был инкубатор идей и всего нового - от рок- и джаз-музыки к авангардной моде и чуть ли не запрещенной литературе. Наш Львов был и их Львов, одно из чудес света, город, который не проигрывал их Гаване, Будапешту, Варшаве, Берлину и Улан-Батору, по крайней мере, в одни ворота, в сухую. Комиссионные магазины, где продавали магнитолы SHARP и часы Orient. Мы ходили туда, как на выставку современной техники. Книжные магазины в центре города. Библиотеки. В магазинах горы примитивной некачественной обуви и одежды, которые никто не хотел носить. Настоящие дискотеки 80-х.

Дефицит почти всех продуктов, за исключением сахара, хлеба и молока. Дикие очереди. Тупой майонез, горошек, гречка и шпроты - в категории деликатесов. Шоколад как запах над цехами «Свиточа». Мороженое «лодочка» на Академической и горячий шоколад в «Шоколадке».

Кривое зеркало жизни, где не было попрошаек и пьяниц, особенно детей, хотя алкоголя было столько, что гарантировать трезвость могли только патологоанатомы. Сухое, особенно «Алиготе» и «Струмок», были на разлив вместе с соками и халвой в банках. Вино брали сетками. Батареи «Портвейна», плодово-ягодных чернил «Золотая осень» и трехлитровые банки томатного, яблочного, виноградного и березового сока закрывали пустые прилавки. Предупреждения науки, что такие дозы спиртного могут покалечить организм, студенты ставят под сомнение. Большие желтые бочки с пивом и квасом во всех парках, местах отдыха, на улицах и просто на перекрестках дорог.

Город заводов и фабрик, куда время от времени студентов направляют копать ямы, называя это «трудовой неделей». Оперный закрыт на реставрацию и килограммы классической музыки на телевидении и радио. Концерт органной музыки в исполнении Гарри Гродберга в костеле Магдалины, пластинки «музыки», где за роялем сам Рихтер, на полочках магазина «Мелодия» и кинотеатры, где идут почти последние французские фильмы.

Мы сдали сессию, прошли первый курс и по-настоящему пришла молодость. Лето, счастье, а нас, студентов, родной институт загонит в николаевские степи, собирать помидоры. На дворе 1981-й. Активисты лепят «комсомольский прожектор», сексоты пишут доносы, коммунисты строят БАМ, выпускники школ собирают деньги, чтобы не идти в Афганистан, а народ стоит в очереди за бутербродным маслом.

На широкоформатном экране кинотеатра «Львов» показывают «Тегеран 43», в киосках продают кассеты «Басф», в магазине «Мелодия» пластинку Лео Сойера, а на пружинной кровати общежитской комнаты 113 лежит Ласло и конспект по марксистско-ленинской этике. Измученный жарой, очередями и большим дозами крепленого вина иностранный студент Лаци Боднар с набожным трепетом заводит «граммофон» Феникс, львовского завода телеграфной аппаратуры, открывает конверт The Wall и ставит Hey YOU.

Мы оставили Львов, нас встретил колхоз, жара и фраза «бандеровцы» в исполнении аборигенов. Мы скажем «Сайонара», «Гуд бай» город наших мечтаний, Львов, которым ты не будешь никогда.

Фото с сайта www.allposters.com